| Сетевая Словесность |  |
|
|
|
|
2025184 стр.ISBN: 978-5-60541525-1Своеобразная красота прозы Андрея Бычкова начинается со зрительных возможностей ее языка, обеспеченных своего рода лингвистическим видением поверх слов. Проза эта полна жизненной мощи и демонстрирует широкую палитру возможностей письма - от канонического реализма до беккетовского "сверления дыр в языке". При этом она пронизана стремительным отчаянием: это безусловно русский экзистенциал, несмотря на западный интерактив. Сюжеты подчеркнуто нарциссичны. Героями движет параноидальная страсть. Боль современности и делезианские установки на знак сопрягаются здесь подобно знаменитой встрече швейной машинки и зонта на анатомическом столе.ДОСТОПОЧТИМЫЙ ДИРЕКТОР
фрагмент
Четыре профессора выстрелили из четырех пистолетов четырьмя пулями. Одна из них попала мне в голову, и я побежал. Я бежал через лес, через реку (через реку я бежал как водомерка, едва касаясь ногами воды). Чтобы спастись, я мог бы стать облаком, но не захотел. Я не понимал чего-то одного, хотя, может быть, и чего-то другого. Я жаждал справедливости, жаждал, как Христос. А сам все время врал. Ну не все время, конечно. Раньше я все же говорил иногда и правду, и особенно эти-то моменты и ценил. Но в последнее время приходилось мне все чаще врать. И тогда я себя ненавидел. Это было как мрачное падение сквозь скалы в самую пропасть, без надежды себя оправдать.
Пуля попала глубоко, и расцвела в глубине моей головы подобно золотому цветку. Пуля была, конечно же, единственным спасением.
И, добравшись до города, я уже стал лгать направо и налево, и лгал так истинно, что не поверить мне было теперь невозможно. Я лгал в бане, лгал в метро, лгал во время еды и занятий спортом. Я лгал и в каких-то интимных местах, забиваясь и прячась в них, как в щели и мне казалось, что я уже владел и этим последним из искусств, самым высшим и самым, не постесняюсь сказать, глубоким, - лгать себе самому. Оставаясь один, я упивался своей ложью, и лгал себе с каким-то упоением, со всей страстью, лгал искренне, со слезами на глазах, и, теперь это и было одним из последних моих наслаждений. И я как бы двоился, подглядывая сам за собой, удивляясь себе самому, как же это мне удается так бессовестно лгать, так нагло лгать себе самому, и что это не только не разрушает меня, а наоборот собирает в какой-то странный, светящийся почти фокус, какого-то чуть ли не священного величия.
- Ну, ладно, чего это ты там? - вернул меня к действительности один из профессоров.
- Получай диплом, - сказал другой.
Я взял диплом и расписался.
На улице меня встретила дохлая заря. Мне было так тоскливо, как будто я только что родился. В голове моей отныне была дырка, и я знал, что это за дырка. Но делать было нечего, и я сразу пошел преподавать. Это была младшая школа, она стояла сразу за зданием старшей на невысоком круглом пригорке.
