Сетевая
Словесность
КНИЖНАЯ
ПОЛКА
Круг разорвать
Таганрог
Нюанс
2020
110 стр.
ISBN: 978-5-98517-515-8
"Круг разорвать" - пятая книга поэта Александра Соболева. Очередная в серии хронологически последовательных, содержание с предыдущими не дублируется, но очень многие стихи из неё вошли в сборник избранного "Между волком и собакой".
В названии книги заключена её главная идея, отражённая в программной "Притче о страхе".

Притча о страхе

Ранним утром в колодцы стекает мрак,
горизонт выталкивает светило,
и саванну, насколько глазам хватило,
заливает его пламеносный зрак.
Чередой плывут кувшины с водой,
и мужчинам тоже найдётся дело,
и один из них, разминая тело,
налегке устремляется за едой.

Тот мужчина ловок и полунаг,
он силён уверенностью индейца,
он недаром хочет, не зря надеется,
он владеет Секретом и знает – как.
Где равнины вибрируют от копыт,
он найдёт положенную добычу,
и обычай охоты – его обычай –
существо намеренья подкрепит.

Он давно и до кочки знает дорогу,
и теперь, замыкая её в кольцо,
не спеша трусит со своим копьецом
к аккуратно выбранной круторогой.
Та не видит в этом большой беды
и срывается с места. Но так и надо.
Он бежит, отделяя её от стада,
накрывая ступнями её следы...

Он бежит не час, не два и не пять,
огибая кустарник, форсируя вади,
он бежит убийственной цели ради,
отнимая надежду за пядью пядь.
Он заставит фатальный итог принять,
предъявляя жертве свои резоны,
появляясь вновь на её горизонте,
возникая в зрачке опять и опять.

А о том, что можно круг разорвать –
быстроногой издревле знать не положено.
И она, сиротливой тоской стреножена,
принимает погибельной доли кладь.
Не желая видеть, не в силах сметь,
антилопа падает на колени,
и глаза её застилает тенью
краснокожий ужас, а следом – смерть.

Отчётный день

Февраль – сырой, как башмаки в прихожей.
Сезон хандры, смурное бытиё.
Дракон линяет. Лезет вон из кожи,
с неодобреньем смотрит на неё.
Тут есть над чем подумать, право слово.
Чего хотел, чего реально смог,
и отчего случился не фартовый
и скучный промежуточный итог?
Не сам себя ли держит на аркане
и чем у нас утешиться готов
покамест не последний могиканин
помимо доморощенных понтов?

Хоть цвет причёски несколько поблек,
он как-то не собрался в Гваделупу,
и, стало быть – приличный человек! –
не кушал черепахового супа.
Бывал женат. Досаднее всего,
что сей париж не стоил люминала,
но бразильянка юная его
кофейными ногами не сжимала.
И к нашим девам он недоприник,
не надышался миром и сандалом,
хотя, конечно, слышал женский крик
не только в кульминации скандала.

Как уверяют древние китайцы,
он мог копать – а мог и не копать:
узоры папиллярные на пальцах
и так сулили масло. Он кропать
умел разнообразные поделки –
весёлое лихое ремесло! –
когда строка летела лёгкой белкой,
а из глагола дерево росло.

Он верил, как велел его устав.
Каноны оставляя без присмотра,
не знал ни ритуала, ни поста,
но мог и голодать недели пó три.
Он не любил брехливую печать.
Ему уздечки были не по сердцу,
но как-то умудрялся сочетать
черты космополита и имперца.

Он люто ненавидел термин "жрать" –
сырую нефть, надежду, судьбы, баксы,
где власть лежит на всём кислотной кляксой,
подшипники истачивает ржа,
и где из глины в прóклятом гробу
опять встаёт неистребимый Голем...
Как часто он благодарил судьбу,
что не стрелял и слать на смерть не волен.

А что любил? Любил дрова колоть,
чтоб звук был полон. Утреннее солнце
и лунный перламутровый ломоть.
Грозу и снег. Живые волоконца,
протянутые в завтра. Трель щегла,
Тынянова и горные поляны,
и женщину, которая могла
умножить звук и смысл – и быть желанной.

И были дети. Многого хотел –
но в лучшей теме он не разобрался.
Он не доделал половины дел,
но в половине случаев старался...
И вот, кроя к жилетке рукава,
разглядывая сброшенную кожу,
он знал, что долг придётся отдавать,
не здесь, так позже.

Дозорные

    Даниилу Андрееву
    Вселенная, День седьмой. В гамаке лучей
    совпав с резонансом светил, голубеет шарик.
    Корпускулы солнц чужих по Системе шарят,
    где он согревает бока, покуда ничей.

Звенит его бубенец, скорлупой обняв
тяжёлый орешек, чей мрак обведён лиловым.
Пыланием чёрной дыры творится основа
морей, континентов, снегов и опять огня.

И лаву вздымает с ней в унисон прилив,
по плоти коры проходит невольный трепет,
а солнечный шторм сплетает магнитные треки,
мешая с эфиром цветные венцы Земли.

Планета моя, приют мириадов душ,
ядро многомерных сфер, карусель событий,
гнездо океанов, голодных страстей, соитий,
мельчайшая спора одной из астральных луж!

От горных седин до испода её глубин,
от блеска духовных стран до свинцовой муки
за каждую пядь или мысль сражаются руки
и мощные воли. Клин вышибает клин.

Ошибки печальны. Покинутый жизнью Марс,
моря под песками... Иголками гравитонов
уже невозможно сшить куски Фаэтона –
кольцо астероидов, сонмы угрюмых масс...

Но юность её, удобренную золой
вулканов и метеоров, злом и любовью,
сейчас охраняет главное из условий –
каскады миров, встающие над Землёй.

Просторную и прохладную колыбель
под сенью Христа дозоры воинов света
от морока лечат, чтобы жила планета,
чтоб шарик её кружился и голубел.

И Братья Его, Сыны одного Отца,
Которым других планет судьбу поручали,
их зори хранят, встающие под лучами
пресветлого Солнца, янтарного бубенца.

Когда-нибудь внятным станет вселенский зов,
звучащий везде, где этот мир обитаем...
Пускай Им поможет молитва твоя простая
из нескольких тихих и благодарных слов.

Гуси-лебеди

Распахнувшимся, синеглазым,
как разбуженное дитя –
над степями и над Кавказом
караваны гусей летят.
Неоглядным, холодным, длинным –
посылают в далёкий край,
то ли линией, то ли клином,
узелковые письма стай.

Многомерным узлом завязан,
обнесён чешуёй границ,
удивляет наземный разум
тяготеющих к Югу птиц.
Над Алеппо и над Синаем,
над песками и над золой
гравитация их сквозная
проницает воздушный слой.

Не пытаясь понять законы
неопрятного дележа,
опасаясь стальных драконов,
изрыгающих рёв и жар,
полагая вражду позором,
обходя очаги огня,
неуклонно ведут к озёрам
оперившийся молодняк.

Покидая на срок лиманы,
перелётный ордер храня –
за Египтом и за Суданом,
где не рвётся в клочья броня,
на короткой точной глиссаде,
не задействуя тормозной,
на озёра Замбези сядут
в ослепительный блеск и зной.

* * *

    "Если не будете, как дети..."

Забыл о тусклых, его – запомнил. Он был недлинный.
Как будто – день, и на ум пришло мне
идти долиной.
По палой хвое, по мягким тропам, не знавшим пала,
и по полянам с густым сиропом
нога ступала.
Мело пыльцой над лесной округой, беспечной силой
сияло небо и по заслугам
наградой было.
Горбатый корень, валежник влажный, резные лозы –
всё отзывалось на эту жажду
мгновенной грёзой,
то муравьями, то муравою ступней касалось,
плелось желанием и мечтою...
Опять казалось,
что спелым будущим день наполнен, как рот – малиной,
и жизни полдень! Чуть-чуть за полдень
перевалило,
где сытно пахнет с корзинкой в рифму грибной мицелий,
кораблик солнца минует рифы,
чудесно целый,
струится, светится напоследок спиральным светом,
и хмель по вантам то так – то эдак,
то там – то этам...

Одушевлённый и каждой частью во мне продлённый,
он знал, как лёгок, красив и счастлив
полёт подёнки,
он был любовным напитком лета и аналоем,
он звал ребёнка, он ждал привета,
он пах смолою,
корой сосновой оттенка чая, лесным левкоем...
Он жил единым своим звучаньем,
своим покоем.
Недолгий, он дорогого стоил. На белом свете
мы были – целым, нас было – двое,
и с нами – Третий.




 Искать книгу в книжных интернет-магазинах
Название (1-3 слова)
Автор (фамилия)
Доставка в регион



Сетевая
Словесность
КНИЖНАЯ
ПОЛКА